местная религиозная организация
ОБЩИНА ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ БОЖИЕЙ МАТЕРИ ДЕРЖАВНАЯ Г.ТВЕРИ

 

Ветхое имя ему было Иоанн, сын благодати. Духовное, новое – Иннокентий, невинный. Когда родился, на правом зрачке его мать усмотрела пятнышко в форме креста – знак небесной избранности. Смиренный нравом, кроткий сердцем, безотказный, молчаливый, любящий.

 

Мать его, Ксения, женщина неизъяснимой доброты, искренне и ревностно верующая, в молодости паломничала по святым местам, помногу молилась и постилась. Как мать, очень снисходительная к своим детям, характером своим изумительно напоминала Пресвятую Деву.

Отец, Василий Левизор, походил на святого Иосифа: такой же невинный, жертвенный и упокоенный.

 

Небесный призыв

 В девятнадцать лет определилось призвание. Однажды поехал по просьбе отца в соседнее село Ежницы – менять шило на ножницы. Дорога шла долиною и напоминала иерусалимские сады. Две версты лесом, а дальше поворот в гору. Взор Иоанна привлекла заброшенная каплица.

 

Подъехал Иоанн к брошенной часовенке, развернул коня резвым богатырским махом и внезапно застыл как вкопанный, услышав громкий голос над часовней: «Иоанн!» Юноша упал на колени. «Время настало. Скорее поспеши». Ушам своим не поверил, вскочил в седло и помчался дальше сломя голову, чтобы только голос заглушить. не вышло. На обратном пути голос опять настиг его на том же месте, еще более внушительно, с болезненным надломом: «Иоанн!» И так три раза.

 

Вскоре привелось со старшим братом Симеоном убирать сено в поле. Было три часа пополудни. Симеон запряг лошадь и неожиданно куда-то пропал. Почувствовав наитие духа, Иоанн, не помня себя, пролетел версту и оказался у каплицы. Вокруг сильно зашумело, подобно ветру. С неба сошло огненное пламя, точно колесница, и трижды объяло Иоанна. Оно не повредило ему; напротив, пронзило огнем истинной веры. В величайшем трепете Иоанн пал на колени, увидев: в воздухе стояла в огненном сиянии сама Царица Небесная. Парящая в трех метрах над землей часовенка служила как бы Ее телом.

 

Владычица опустилась над Иоанном, шепча ему на ухо слова, едва ли понятные, - блаженные глаголы вечные. Видение исчезло столь же внезапно, как появилось. Потрясенный Ваня Левизор стоял на месте, раздумывая над произошедшим.

 

Два откровения, бывшие в течение нескольких дней, были прочтены душой как знак призыва; объявшее пламя небесного огня – свидетельство особого призвания.

Годы странствий

(1898-1905)

 В Киевских Печерах обошел пещеры, поклонился преподобным, приложился к святым иконам. Одна из них особенно ему благоволила. И какая великая радость объяла, когда во время поздней воскресной обедни увидел перед собою двух старцев — преподобных Антония и Феодосия, благословлявших его на смиренномудрие и крест!

В Балтском монастыре

(1905-1912)

 В Балтском монастыре, не покладая рук, работал за троих. Днем помогал рабочим на стройке корпусов, носил воду, месил цемент с песком, клал камень. А на устах непрестанно Иисусова молитва. И плачет как дитя...

 

Поставили продавать свечи в церкви. За свечным ящичком стоял — раздавал последнее. Тут открылся у него дар пророческий. «Если я буду молчать, вся тяжесть упадет на мир». И учил «наперед» о грядущей России, о преображении веры. И уже наводил ужас на округу, предвещая бедствия, царство зверя, «если не будут жить чисто и сердцем любить Господа». Многие тогда в страхе притекали послушать его и уходили потрясенные, упокоенные. Еще не передал ему огненный дар пророчества великий чудотворец Феодосий, а уже говорил с пророческою силой. И Божия Матерь точно облекала его в первосвященнические золотые ризы, мелхиседековы, огненные, в какие облечена Она на иконе «Прибавление ума».

 

В Балте защемило сердце о монашестве: любви никто не просит. Одеты только внешне в ангельский хитон. А если бы любовь Христову познали, не боялись ошибиться в людях. Добром бы одним и жили. В сердце его записано было: «Делай добро и говори правду. Людей, независимо от ранга и характера, не бойся». Тогда впервые, взирая на братию, кольнуло: «Любовь ушла гулять по белу свету от монахов. Евангелие читают, кладут поклоны, молятся усердно, а вера с ноготок и нравы лицемерные...»

Рукоположение

(1909)

В Балте Иннокентию священство не светило. Когда местные священноначальственные столпы узнали о дарах Святого Духа, о пророчествах, отношение к Иннокентию стало однозначным. Дальше чистильщика навоза или свечного продавца не продвинуться и здесь.

 

Репутация — “не нашего духа, огненный”. И сбываются на нем слова Господа (Мф.23): “сами не идут и других не пускают”. Но у святых своя ойкономия. Если пожелает небесное правительство, земные власти не смогут отказать, как бы ни хотели. 15 августа 1908 года, скрепя сердце, его посвящают в дьяконы после нескольких лет подвизания.

 

В то время на могиле старца Феодосия Левицкого (1791-1845), священника из г.Балты творятся чудеса: изгнание бесов, исцеления, прозрения, обличение грехов. Прирастают руки, срастаются кости, подаются харизмы, и благодать с неба одождяется щедро. Местные церковные власти зашевелились: не использовать ли в своих целях, для прославления института?

 

При жизни Феодосий Балтский был духовным писателем, провидцем, трактовал в частности Апокалипсис Иоанна. Был гоним за резкую критику местных церковных властей.

 

Триумфальная слава Феодосия гремела столь блистательно, что затмила умы исследователям катехизической чистоты, и на сей раз обошлось странно: Феодосию “простили” трехтомный труд, в котором обличались грехи архиереев и говорилось о том, что с суда над церковью в лице ее священноначалия начнется Страшный Суд. “Забыли” обличения и три года ссылки, данные ему за крамольную икону “Страшный Суд”, где фарисеи в черных засаленных рясах гнетуще направляются в пасть левиафана — первыми.

 

Удалось кое-как наспех составить официальные бумаги. И — чего только не сделаешь ради прославления “святого института” — было принято решение: бывшего зека соловецкого, отца Феодосия Балтского, великого еретика и вероотступника, почитать как местночтимого святого (под напором неслыханных чудес и сотен писем от наивного народа). Осталось перенести мощи с кладбищенского погоста в монастырский храм Святой Троицы в Балте.

 

Но не позволил Феодосий ретивой лжебратии обращаться с ним, как со “своим”. Началось вроде бы как положено, как замышлено было: торжественная процессия с пением к мощам преподобного, человек двадцать тихих черноризцев со свечами. Служба с архиерейскими орлецами и рапидами, с долгими молитвами текла как положено гладко. Но небо не открывалось, а сквозь сизодымящиеся тучи светило апокалиптическое солнце. Страшное знамение стояло в воздухе. Было гнетуще тяжело

.

Завыли псы и закричали петухи в окрестных селах, и народ собравшийся стоял оцепенело, выкатив глаза... Что-то не то, что-то не так. И архиерей холеной ручкой перекрестил святое место на могилке, и молитву совершили по чину, да не поддается чудотворец Феодосий — никак не поднимут мощи из-под земли — гроб точно прирос.

 

И инструменты, и молотки, и гвозди, и металлические ломы, и другие механические приспособления использовали, известные еще со времен строительства египетских пирамид, — никак не помогало... Дрогнуло что-то у фарисейских чинов: вспомнили о травле преподобного Феодосия, и кто-то из толпы заговорил: “Отец наш после трех лет ссылки, помните, на коленях прошел от вокзала Балтского до храма и пророчествовал: «се земля святая» и еще: «идет за мной тот, кто больше меня»”. А этот “больше” стоял здесь же, ближе к толпе, отвергнутый синодальными ставленниками...

 

И когда кто-то невзначай вспомнил о юродивом красавце-дьяконе с репутацией, подобной феодосиевой (обличает и пророчествует, толпы народа идут за ним, как за Крестителем), то решили: «если этот одного духа с тайным врагом нашим, Феодосием-Христом, то используем его в наших целях».

 

«Отец дьякон, — взмолился, упав на колени, смиреннейший “его высокопреосвященство”, — помоги! Что ж такое творится! Приехали из самой Первопрестольной. Собрались владыки, народ чин-чином прославить чудотворца нашего отца, и такой стыд на всю матушку Россию — не можем поднять мощи из могилы!»

 

Иннокентий выстраданной раной понял, что иного случая для рукоположения не представится. Облака рассеялись, и в воссиявшем небе открылся ему Спаситель в белом хитоне с золотым поясом, со скорбным рыдающим ликом. Сам Глава Церкви Христовой пожаловал на Иннокентьево рукоположение.

 

«Кто я такой, отцы святые? Недостойный грешник и всего лишь дьякон. А меньше священника по уставу нашему никто не имеет права приступать к великому святому, чтобы гнева Божия не было на нас». Иннокентий не лукавил, не искал карьеры — воля Божия совершалась. Феодосий Балтский жаловал и этим великим чудом, быть может решившим судьбу православия на многие годы в дальнейшем.

 

«Ишь ты, рукоположения просит, — зашептала, отойдя в сторонку на совет, монашеская братия. — Образования академического не имеет, ереси распространяет». Но нечего было делать, тактические соображения, как всегда, взяли верх над стратегическими. Расчет поставили во главу угла и решили: покамест отца дьякона в священники рукоположить, а там посмотрим: чуть что — крест долой и епитимья до скончания века... Здесь же, несказанно дерзко, спешно, вопреки испытанным временем уставам, рукоположили кратким чином.

 

Иннокентий подошел к ограде и стал истово молиться. Упал на колени и заговорил с преподобным Феодосием как с живым, как сын с отцом; стал каяться пред ним, просить прощения от лица Божиего народа, дальнейших исцелений и чудес. Благословил, и с легкостью подняли из могилы гроб; открыл его, приложился к мощам.

 

Из гроба раздался гулко звучащий в чутком слухе Иннокентия, но не слышимый другими голос: «Отец Иннокентий, возьми крест мой!» Иннокентий прислушался. «Отец Иннокентий, возьми крест мой!» — громоподобно зазвучало из горнего мира. И тут чудотворец привстал из гроба, и протянул своему наследнику снятый с груди деревянный крест. «Возьми его и иди, да осияет тебя огонь Святого Духа, и нечестивые падут. Зови народы к покаянию и так учи: не захотят по своей воле — покаются поневоле. Огнем и мечом очистится земля». Иннокентий превратился точно в огненную колесницу...

Мистический старец

 Между тем в Балте разгорался великий огонь веры Христовой. Лик Иннокентия переменился неузнаваемо. Проницательность его взгляда потрясала. Неотразимый взор испепелял грех, пробуждал духовную совесть. Толпа не отходила от него ни на шаг. Чудеса, что прежде творились у раки чудотворца Феодосия, теперь происходили от живого его наследника, иеромонаха Иннокентия Левизора. Это его, кроткого и незаметного, Господь избрал Себе в молитвенники, а ревизоры из религиозного цензурного комитета остались ни с чем.

 

Благодать отцу Иннокентию Царица небесная дала превеликую. На его литургии стекалось множество народа. Храм не мог вместить желающих присутствовать на службе. Съезжались со всей России, Молдавии, Украины.

 

Благородство и высота литургисания покоряла паломников и прихожан, а проповедовал едва грамотный крестьянин из Кесеуц так, что и Иоанн Златоуст заслушался бы. И Священное Писание, казалось бы, знал наизусть, и на святых отцов ссылался. Точно по иным летописям читал, а себя смиренно называл слепым да полуграмотным и отсылал многих вопрошающих к святым отцам. О церкви учил: без нее спасения нет. И проповеди завершал: «Во славу Господа нашего Иисуса Христа, Госпожи нашей Девы Марии, святых архангелов Михаила, Гавриила, сонма ангелов и всех святых отцов наших». После причастия на проповедях десятки исцелялись от тяжких болезней. И харизмы от службы к службе умножались.

 

Народ шел к отцу Иннокентию оттого, что нрава старец был противоположного казенному священству. В семинариях пестовали тип священника-приспособленца: перед властями раболепствуй, а своих крепко обличай. Иннокентий, напротив, как лев, сражался с сильными мира сего. Не боясь никого и ничего, бросал правду в лицо, рискуя здоровьем, репутацией, жизнью.

 

А с близкими своими был нежен, как мать. Никогда не поднимет голоса, вникает в сокровенные тайны, ведет душу терпеливо. Удивлялись его неземной кротости. А когда слышали львиные его филиппики против фарисеев светских и церковных, диву давались! Как это в таком кротком агнце сложена сила богатырская, и как тихий ласковый отец гремит иерихонской трубой, когда говорит о последних временах и призывает к покаянию народ, и как сочетается в нем нежное плачущее сердце с великою пророческою силой, — неизъяснимо!

Слава Райского Сада

 Слава Райского Сада росла не потому, что множились чудеса и продолжались исцеления, и потрясали проповеди его, и раскрывались тысячи сердец. Привлекала тайна живой веры. Не было ее нигде за тысячи верст на Святой Руси. Не могли найти ее ни в синодальных коридорах, ни в академических покоях. Когда говорил Иннокентий, многие видели огненный столп, стоящий над ним, и наверху столба — простертого херувима.

 

В последний год его жизни совершилось больше, чем за предыдущие сорок два. Устроились монастыри с братскими и сестринскими поселениями; построили три церкви, одна другой прекраснее: самая большая — для мужчин, чуть поменьше — женская и маленькая отдельная — для Иннокентия; к ним восемьдесят восемь келий одного размера.

 

Иннокентий каждую ночь сходил в пещеры, благословлял народ и приобщал Святых Тайн. Во дворе служили по воскресеньям и в праздники. Псалтырь читался непрерывно днем и ночью. На дворе красовался корпус для странников. Выкопали пруд. На берегу — Силоамская купель (названная так для назидания в богомыслии). Иннокентий лично омывал в ней страждущих и исцелял.

 

За один год поднялось множество цветов, фруктовых деревьев, чудом украсились дорожки, а мир и любовь в братской агапе царили равноангельские. Как одна семья вместе жили певчие, рабочие, монахи, ушедшие в пещеры, паломники, калики перехожие. На углу монашеского корпуса была воздвигнута кафедра, с которой старец ежедневно проповедовал с крестом в руках, благословляя все четыре стороны света по три раза каждую.

 

Райский Сад стал на краткое время духовным центром православия. Отсюда по мистическим каналам распространялся бескомпромиссный и беспримесный дух незапятнанной, девственной веры во Христа в лучших традициях святых отцов. С изумительным благолепием и славянским гостеприимством встречали приходивших. Священник кланялся в ноги. Били в колокола. Выходили навстречу, приглашали на трапезу. Тут и там слышалось: “Брат, что еще сделать для тебя? Чем еще послужить?”

 

Казалось, Иннокентий жил в каждом из своих чад. Калеки, немощные, одинокие, обездоленные, сиротливые и вдовые находили приют в его обители. Каждого окормлял по нужде, как ему открывалось. Исцеления по-прежнему не прекращались, и благодарные слезы лились рекою. На Райский Сад изливалось благословение преподобных Антония и Феодосия Киево-Печерских, благодать Почаева, Дивеева и Соловков. Сама небесная Владычица стояла по ночам и покрывала омофором молитвенников Райского Сада. Иннокентий так и говорил им: “В полночь, как бы ни смежались вежды, — на молитву. Сама Первоигуменья небесная приходит к нам, и если кто обратится к Ней, — услышит, подаст многую помощь”.